Из “Боевой Литературной Газеты” N. 4(75) за апрель 2021 года

CentroCulturaDonbass avatar   
CentroCulturaDonbass

«У войны не женское лицо…» – сказала известная русская поэтесса Светлана Алексиевич. Со смыслом выражения трудно не согласиться. Но вот слово «лицо», на мой взгляд, здесь неуместно. Даже мужское лицо, не менее прекрасное Божье творение, к войне неприменимо. У войны страшный звериный оскал… Мне, по зову сердца и обстоятельств рядовому писателю, представилась возможность рассказать, не претендуя на полноту описания, о тех, кто встал на защиту своего дома, своих детей, нашей Родины. Встал с оружием в руках. И не только о воинах-мужчинах. На равных с ними вместе сражались и женщины. Это в крови у русских. Нередко рядом в окопах были семейные пары. Муж и жена – понятие на Руси незыблемое. Но тебе, читатель, предлагается рассказ о неординарном случае: сражаться за народ Донбасса ушла вся семья – трое мужчин и женщина. Мне выпал случай беседовать как раз с нею – женой и матерью. И было это не модное газетное интервью. Рассказ длился самотёком, как исповедь. Где-то подобный пересказ я уже читал… Не тему, а характер изложения… Вспомнил и вам рекомендую прочитать: «Судьба человека» Михаила Шолохова. За время нашего общения я проронил всего несколько слов, говорила только она.

Речь её была спокойной, но слова звучали так твёрдо, что сказанное ею воспринималось без вопросов и дополнительных пояснений. Такая речь характерна для людей досконально знающих суть повествования. Не было перескоков с темы на тему, что присущи многим женщинам. Что-то в моей собеседнице было мужское и в то же время, глядя на неё, я не переставал любоваться её женственностью. На вид ей около сорока, а она уже дважды бабушка, и мать двоих взрослых детей. Не красавица, но черты лица, без малейших изъянов, привлекают взгляд. А её фигура достойна зависти любой девушки. Не в мои годы поддаваться соблазну восхвалять такое совершенство…

Звать её Лена, а по принятому в ополчении обычаю иметь личный позывной, и у неё он был. При том – имя существительное мужского рода. «У войны не женское лицо…». Права, в этом случае Светлана Алексиевич… И мучиться в выборе позывного не надо было: Лена в то время была яркой блондинкой, а теперь тот цвет дополняет седина. Мел – так звали её ополченцы. Таким же белым бывает и снег, но он быстро тает…

– В Славянске уже вовсю гремели бои. Наши люди – ополченцы встали на защиту родного города, а в общем – всего Донбасса. Что делать нам, коренным горловчанам? Ждать когда враг придёт к нам или идти на помощь братьям? В городе стихийные митинги и организованная запись в ополчение. Первыми записались мой восемнадцатилетний сын Иван и его отец Юрий. Я должна сделать некоторое отступление, чтобы на дальнейший рассказ внести ясность. С Юрой мы прожили в браке семнадцать лет, вместе растили сына и дочь. Пути Господни неисповедимы, нам пришлось расстаться. Впоследствии у меня был уже другой муж – Владимир. Может показаться странным, но отношения между всеми нами остались семейно-дружественными. Я думаю, что они у нас такие благодаря детям и добропорядочному характеру моих мужей, и, простите меня – женщину, негаснущая взаимная любовь…

Мне стоило труда уговорить их взять меня с ними. Буду, просила их, у вас ангелом-хранителем.

Ещё труднее было уговорить уполномоченных, набирающих ополчение. В конце концов, после разговора с самым главным из них, мы всей семьёй, в одном автобусе, двадцать пятого мая прибыли в Славянск. А на следующий день уже были в легендарной теперь Семёновке. Мужчины мои сразу встали на огневые позиции, и я с ними, но иногда ездила туда-сюда за десять километров в Славянск и обратно, занимаясь вопросами снабжения. Но автомат из рук не выпускала и по прибытии в Семёновку была рядом со своими родными. Мне запомнился первый бой в моей жизни – третьего и четвёртого июня. Противник, двое суток, по всем направлениям предпринял попытку массированного штурма Семёновки. Конечно же после яростных артобстрелов. Сколько времени мы отбивались, теперь не вспомню, но укры отошли не солоно хлебавши. А у нас тоже потери… Утром общалась с бойцом, а после боя вижу его в числе двухсотых…

Лена прервала рассказ, на лице обильные слёзы, ищет в сумочке и никак не может найти носовой платочек. Я молчу, слова в такой ситуации неуместны… Извинилась зачем-то и продолжила:

– Слава Богу! Мои-то все живы и невредимы. Ваня, правда, сам не свой – дитя моё, для меня он ещё ребёнок, да и в своей душе ещё не мужчина… Бои, обстрелы были ежедневно. И днём, и ночью. Но не такие ожесточённые как тот, в начале июня. При каждом отъезде в Славянск я, неверующая, втихомолку просила Бога сберечь моих мужчин и повторяла их имена: Ваня, Володя, Юра. Порядок перечисления не соблюдала. Я, как в шутку говорят, была православной атеисткой, но скажу вам, когда над тобой висит смерть, кто, кроме Бога, заступится за тебя? Вот так и пришла она, вера во Всевышнего. На передке неверующих нет…

Лена опять замолчала, но уже без слёз. Это задумчивое молчание, наверное, возвращало её в то далёкое, тяжёлое время. Резко качнула головой, будто бы отгоняя непрошенные мысли и начала новую страничку повествования:

– Двадцать второго июня… Совпадение, что ли? И для меня началась настоящая война со всеми ужасами. В тот же день я была зачислена в роту Поэта. А на следующий день, при очередном артобстреле, меня сильно контузило. 152й калибр разорвался рядом с окопом. Смутно помню, как привезли меня в славянский госпиталь, а потом переправили в Донецк. Когда пришла через пару дней в себя, первая мысль была о моих любимых – как там они? Плохие мысли отгоняла сразу прочь… Интенсивное лечение и мои настойчивые, нет, не просьбы – требования, и первого июля я обнимаю своих мужчин в Семёновке! А как главврач в Донецке не хотел меня отпускать! Раненые хлопцы просили меня передавать приветы друзьям, а я, как перелётная птица, то ли на родину, то ли с родины, не знала, что меня ждёт впереди. Как и в прошлый раз, на следующий день после моего прибытия, был сумасшедший обстрел Семёновки со стороны Николаевки, что в семи километрах восточнее нас. Исключительно из крупнокалиберной артиллерии. Но штурм этот раз, учёные уже укры, не предпринимали. Не знаю о наших потерях, наверное были… И вот, через три дня относительного затишья, с пятого на шестое июля, в ночь мы покинули Семёновку. Многие мужчины плакали, оставляя врагу свою твердыню, а некоторым она была и малой родиной. Действовали по приказу, приказ должен быть выполнен…

Я уже знал, что Лена изредка курит и предложил ей отвлечься, сделать несколько затяжек. Да и сам уже чувствовал такую необходимость. Вышли на крыльцо и увидели стайку первых, возвратившихся на родину скворцов. Вспомнили песню: «…скворцы прилетели, скворцы прилетели, на крыльях весну принесли…» и невольно подумалось, что принесёт нам эта, седьмая военная весна? Киев стянул к линии разграничения войска, массу техники. Да и агрессивный их бум звучит уже не двусмысленно… Перекур, увы, нас не успокоил. Мы продолжили общение уже в квартире:

– Не буду рассказывать, как мы добрались в Донецк, это всем известно. И с какой болью мы покинули Славянск, умолчу, чтобы не теребить душу. Три дня пробыли в Донецке и выезд семёновского батальона (рота в триста бойцов!), уже под началом Поэта, в район Саур-Могилы. Триста спартанцев, как нас называли, остановились и начали оборудовать оборонительные позиции возле села Терновое, что между Торезом и Шахтёрском. Наш взвод под командой Юры, а позывной у него – Матрос, отправился дальше к Саур-Могиле. Там село Петровское, надо произвести разведку и, по возможности, закрепиться в нём. На вершине кургана были укры, а с западной его стороны, у подножья, – наши, то ли «Оплот», то ли «Восток» – не знаю. В Степановке, что в трёх километрах на восток от Саур-Могилы, и дальше, в Мариновке, гремели бои. Через три или четыре дня, вечером, подошла вся большая рота Поэта и мы с нею, при должных предосторожностях, обходя позиции укров, мимо ещё не разрушенного мемориала, пошли в сторону Мариновки. Шли, точнее – ехали по сильно пересечённой местности полями, вдали от дорог. В Мариновку вошли утром. Бой, на звуки которого мы шли, как на ориентир, утих. Штурмовое подразделение Тора сделало своё дело. Отмечу одну деталь: нашу колонну чуть было не приняли за вражескую. Но один из наших разведчиков, Аванс, сумел чудом, при отсутствии надёжной связи со штабом в Снежном, предупредить штаб, что в Мариновку движется рота Поэта. И не медля добежал первым до Мариновки, «сдался» бойцам Тора, готовым «встретить» колонну. Он объяснил им, что мы свои. А потом и со Снежного подтвердили его слова. Бог миловал! На улицах маленькой Мариновки полно отстрелянных гильз. Ещё горячих после боя… Нас, рядовых бойцов, информацией о ситуации перед боем, да и в других случаях, не баловали. У рядового бойца конкретная задача: или оборона указанного сектора перед тобой, или общая линия движения вперёд в наступлении. Да и не нужна лишняя информация бойцу. Он должен быть сосредоточен на одном – на выполнении приказа. Вот после боя душа раскрепощается, теми или иными путями до нас доходят подробности о действиях соседей, об удачах и, увы, о безвозвратных потерях. Мы узнали, что Мариновка досталась нам дорогой ценой, что кроме Тора тут бился Прапор. Село переходило из рук в руки два раза, а может быть и три. Но отдать должное нашим, – при первом же заходе в село, всех до одного жителя Мариновки эвакуировали в безопасные места. И всё таки один житель, дедушка, бывший военный, остался. У нас с ним были тёплые, дружеские отношения.

Две недели мы базировались в Мариновке. Наверное это не точное определение нашего состояния. Вокруг были враги имеющие многократное превосходство во всех слагаемых военного дела. Мы же превосходили врага в одном – нерушимой крепостью духа и благородной яростью. Ежедневные бои слились в один какой-то кошмарный, хочу сказать сон, но точнее – ад. Рядом с Мариновкой укреплённый терминал противника. А конкретно – это база откуда укры наносили по нам удары. Ликвидировать его надо было во что бы то ни стало. Не с первой и не со второй попытки задача была выполнена. Но меня мои воины на решающий штурм терминала не пустили. Когда мы все вместе – это одно состояние, а ушли в бой без меня – сердце разрывается.

30-го июля по приказу вышли на Дмитровку. Из семёновского батальона сформировали две роты по 150 бойцов в каждой. Командирами в них были Поэт и Кедр. Колонна двигалась ночью по степям через пересечённую возвышенность с максимальной скрытностью и осторожностью. И слева, и справа были враги. В Дмитровке уже был «Оплот» и другие подразделения. У первых было превосходное обеспечение, а мы рядом с ними, без преувеличения, выглядели как голодная нищета. Наверное у славян судьба такая – и здесь нам выпали тяжёлые бои. Особенно пятого августа. В этот день погиб друг Вани – Рамез. Он был с нами с первых дней ополчения и я могу, без всякого преувеличения, сказать: он настоящий ГЕРОЙ! А моего Ваню ранило в ногу, в коленный сустав. Он был рядом с Рамезом, но смерть выбрала не его… Как тяжело переносил утрату своего друга мой Ваня! Кроме ранения Ваню сильно контузило, и у него порвались ушные перепонки. Сыночек мой, наш Юнга был почти глухой. С большими трудностями переправили его в Снежное. Там ему оказали квалифицированную помощь. Мы обязаны замечательному врачу, доброму человеку Павлу Алексеевичу. А Ваню перевезли в донецкий госпиталь. Десять дней лечения и сын самостоятельно, ещё пошатываясь от контузии, добирается в Дмитровку! Радости нашей не было предела! Мы увидели в нашем сыне настоящего мужчину… Как он смог предстать перед нашими глазами я и сейчас не знаю. Ведь Дмитровка была в полном окружении! Рота Поэта сдерживала навал врага с севера, а наша, под командованием Кедра – с запада и юго-запада. А с южной стороны в сёлах Кожевня и Червоная Зоря были укры. От них-то Дмитриевке была самая большая угроза. В Кожевне у них был военный терминал, и выбить их оттуда было крайне необходимо. Три раза мы пытались решить эту трудную задачу. Третий штурм был удачным. Помимо других подразделений там отличились Ваши знакомые (это Лена обратилась ко мне) Погранец и Крым. В Дмитровке у нас были большие потери. Точно знаю, что славян погибло в тех боях семь человек, но даже гибель одного – для нас большая потеря…

Бои постепенно утихали. Укры, те, что ещё были способны двигаться, разрозненными группами сваливались в сторону Амвросиевки и дальше в Мариуполь. А мы 28 августа, колонной на трофейных грузовиках поехали через Снежное на Торез и дальше в Донецк. Как многих тех, что ехали с нами к Саурке, не было с нами! Мы будем приезжать к ним на День Победы и на День освобождения Донбасса. Вечная им память… 

Лена попросила на этом окончить свою импровизированную исповедь, так как рассказывать о том, что они пережили в донецком аэропорту, у неё нет сил. Общались мы с нею впервые, ровно три часа Расстались добрыми друзьями… 

Виктор Седой.

No se encontraron comentarios