ТОЛМАЧ.
О, соратники и други!
Нынче праздник в нашем круге!
Мы в Отечестве своем
Дань героям воздаем!
Наша память, наша слава -
И горда и величава!
Пробил час! Пришла пора!
Помним! Чтим! Виват! Ура!
Хор откликнулся коряво. Кто-то сдуру крикнул "Браво!"
ТОЛМАЧ.
Что ж. Продолжим, господа!
Приглашается сюда
Ветеран военных действий
Адмирал Запривода.
ЗАПРИВОДА.
Соплеменники, бессмертен русский дух!
Князь великий был не просто князь, а - ух!
Он свалил всех прежних идолов Руси!
Нас за это, Господи, спаси!
Мы сегодня открываем памятник Петру!
Разрешите, я на постаменте пыль протру?
ТОЛМАЧ.
Выйдет тот сейчас, чья доля непроста,
И воитель, и служитель он Христа,
Что бы там не клеветал об нем Ютуб,
Командир спецназа - Валидуб!
ВАЛИДУБ.
Мне б, конечно, проще это...
Взять, и кинуть от бедра.
Но скажу. Тут нет секрета.
Князя я знавал Петра.
Был он муж и храбрый воин.
Честен, набожен. К тому ж,
Был весьма обеспокоен
Состояньем наших душ.
И поэтому я это... Я - за Русь!
Мы ж вместе ить.
Не пройдут ничьи наветы.
Я за то, чтобы открыть!
ТОЛМАЧ.
Выступает спец во всех делах,
Тоже божий воин и монах,
Он про подвиг знает не из книг,
Генерал разведки Горосдвиг!
ГОРОСДВИГ.
Буду короток и ясен.
С предыдущими согласен.
Доверяю Президенту.
Чту великий вклад Петров.
Нужно резать. В смысле, ленту.
Нужно сдергивать покров.
Заиграл оркестр бравый туш.
Двинулись все разом к истукану.
Тут попробуй, что-нибудь нарушь. Сразу скрутят руки хулигану.
Ножницы занес уже Толмач. Вот она - великая минута.
Только, вдруг, издалека несется вскачь всадник - в белом саване как будто.
Видно, как он гневом обуян.
Вот уж подскакал и спрыгнул наземь.
Побледнел Толмач. Пред ним - Боян. Поднял руку и стоит за князем.
БОЯН.
Погоди касаться ты Петра,
Подождет он малость, не убудет.
Выслушать меня тебе пора.
Ну, а дальше будь оно, что будет!
Смел, однако, наш поэт и крут! Знать, не зажила на сердце рана.
Кинулись к Бояну.
Только тут подоспела помощь от Ивана.
Не успели слуги и менты обмотать вокруг Бояна ленту, опустил он руку с высоты и ладонь подставил диссиденту.
И поднял Иван Бояна над толпой, и шепнул ему: "Не бойся, я с тобой!
Говори, родимый, жги сердца, будь достоин памяти отца!"
И Боян, набравшись божьих сил, голосом небес заголосил.
И сквозь космос, глухоту и тьму подпевали ангелы ему.
БОЯН.
Те самые князья, которые монгол,
Держа их за татар, любили и кляли,
Ходившие на смерть, сажавшие на кол,
Погрязшие в крови, увязшие в пыли.
Те самые цари, чей трон имперский врос
Корнями в материк, не ведая границ,
Привившие стране табак и купорос,
Пред всякой немчурой валившиеся ниц.
Те самые вожди смутьянов и невежд,
Презревшие отцов, захапавшие власть,
Сумевшие пролезть надежд людских промежд,
Завравшиеся в прах, зарвавшиеся всласть.
Те самые они, которые везде,
Под чьим покровом – вор, и кум, и сват, и хам,
Их вездесущий след остался в борозде,
Их, осквернивших крест, опустошивших храм.
И тот неурожай, гнилой остаток тот,
Жрут с жадностью свиней, не слыша божий глас,
Наследники рабов, наместники пустот,
Они, они, они. Без нас, без нас, без нас.
Но если, впопыхах забыв и срам, и стыд,
Заветы праотцов, свой путь и боль утрат,
Ты, в алчности своей, богат, и пьян и сыт,
Захочешь сесть на трон, ты ими станешь, брат!
У Ивана обмерла душа. На запястье билась жилка, горяча.
Слушали Бояна, не дыша. Взгляд боясь поднять на Толмача.
Кто-то встал, ощерившись, как волк.
Кто-то сел с ухмылкою тупой.
Солнце закатилось. Ветер смолк.
Тишина повисла над толпой. Лошадь фыркнула.
Раздался детский плач. Первым тишину прервал Толмач.
ТОЛМАЧ.
Что ж, Боян, задвинул мощно ты
И промыл нам, грешникам, мозги!
Так давай сплотим свои ряды
Супротив всей алчной мелюзги!
Даже если в чем я виноват, Разделите, братья, мой удел.
Вас с Иваном выдвинем в Сенат,
То есть, в Думу, я сказать хотел.
Ваня, будет пост тебе к лицу!
Открывай же памятник отцу!
Сжал дурак, волнуясь, кулаки, наклонился к медному коню и, под чьи-то жидкие хлопки, с памятника скинул простыню.
Поднял, не спеша, отца Иван. Из пеньки приделал к нему крепь. Прицепил к груди, как талисман, и ушел в чернеющую степь.
Заседание Совбеза проходило впопыхах.
Наказать головореза порешили. Только как?
Валидуб сказал: "Сурово!" Горосдвиг сказал: "Ну, да! Только как возьмешь такого?"
"Сбить!" - сказал Запривода.
Выбирая наказанье, не поссорились едва.
Но Толмач сказал: "Я знаю! Слушай мой приказ, братва! Мы уменьшим дурака до размеров колобка!"
СКОМОРОХИ.
Как за морем, океаном,
В ихнем мире окаянном
Проживает злобный тролль.
Хочешь гадостей? Изволь!
Из-под черного крыла
Лезут черные дела.
Не зазря Толмач повязан
С шайкой ихнего орла!
Коли не такой, как все,
Скрутят шею в колесе,
И колбаской Малой Спасской
Ты катись во всей красе!
В нашем сказе или сказке Из-за правды - много драк.
Но вранье идет к развязке. Веришь нам? Ну и дурак!
Окружили в поле утром рано спецбойцы коллайдером Ивана.
Окопали вражеским кайлом, чтоб не смог пройти он напролом.
Чертово замкнули колесо, как на грудь накинули лассо.
И врубили ток на всю катушку, облучив по самую макушку.
Выбивая из него геном, чтобы стал он маленьким, как гном.
Но одной детали не учли. Преданность ему родной земли.
Из нее забили родники, умникам заморским вопреки.
Забродили дремлющие силы, те, что сердцу Ваниному милы.
Закружились атомы и токи в противоестественном потоке.
Закрутились в небе голубом, уменьшая всех и вся кругом.
И когда Ивана стало мало, остальное все совсем пропало.
Мир земной исчез вокруг него.
Он и космос. Больше - ничего.
Изнутри него язык нетленный что-то произносит, свят и тих.
И стоит он посреди Вселенной, как ее единственный жених.
Все - с начала. Слушай, мир, Ивана.
Речь его - творением бодра. Слово - и созвездие Бояна. Фраза - и галактика Петра.
ИВАН-ДУРАК.
И все-таки он жив, хоть предан и распят,
И пригвожден к стране, к истории, распаду,
Влачащими его веков тринадцать кряду,
Запятнанными им от головы до пят.
Он брошен, выжат, смят и куплен задарма,
И высечен собой плетьми, а не в граните,
Используйте его, презрейте, изгоните,
Ведь он - навоз, дерьмо, подножные корма,
Пристанище греха, чудовище, урод,
Обмен своих веществ сводящий к вечным мукам,
Не годный ни к любви, ни к вере, ни к наукам,
Живущий вопреки, назло, наоборот.
И все-таки он жив, хоть бей его, хоть режь,
До дна хлебнув вина, вины, упреков, горя,
Он, вдруг, зашевелит губами, небу вторя,
И просверлит, пробьет в небесном склепе брешь.
И сам себе слуга и царь, и божество,
Отец и мать, и сын, и баловень Господень,
Он станет лишь ему подобен и угоден,
Тому, кто создавал неверного его.
Кто он? Каприз? Словесный оборот?
Плод космоса? Услада материнства?
Он - знак и суть триады, триединства:
Отец, сын, дух -
Бог, человек, народ!
Комментариев нет
