Я - УКРАИНСКИЙ СОЛДАТ. КОМА.
***
ЧАСТЬ III.
III.1. Ты, плохой Бог!!!
Двигаясь вдоль стены здания, в полной тишине, нарушающейся лишь начинающимся дождём, я вдруг отчётливо услышал трель дверного звонка, причем этот звонок мне был знаком. Заглянув в первое попавшееся окно нижнего этажа, я не сразу, но разглядел, сквозь покрытое каплями грязное стекло, там, в глубине темного помещения, людей стоящих ко мне спиной, перед открытой дверью и разговаривающих с кем- то, по другую сторону порога. Мистика, какая- то, но это была квартира, вернее, коридор квартиры моих родителей, а разговаривающие с незнакомцами - сами мои родители. Место порога было освещено, далее же во мраке помещения было всё тоже здание, с разрушенными внутренними перекрытиями и стенами, с битым кирпичом, какой-то офисной мебелью и прочим хламом, а рядом с порогом, свет прихожей выхватывал солдатский ботинок, одетый на чью-то развороченную ногу в грязном, окровавленном камуфляже. На кирпичной кладке окна лежала моя фляжка, и с трудом открыв, её беспалыми руками, я сделал несколько глотков. Спирт обжёг губы, но ненадолго. Я оглянулся вокруг, кругом было всё так же тихо, очень тихо и сумрачно и только стук дождя нарушал эту тишину. Я отвернулся и стоял рядом с окном, прижавшись спиной и затылком головы к кирпичной кладке стены стараясь пережить увиденное, как будто именно сейчас наступил тот момент который я много раз представлял себе. Я вернулся в свой дом, к своим родным, в свою жизнь после войны. Положив фляжку на место, я опять посмотрел в окно и тут же в ужасе отпрянул от него, прямо передо мной стоял отец, только теперь он и мама были уже на кухне, на нашей кухне, но по-прежнему среди разрушенного здания. Нас разделяло всего лишь мутное оконное стекло покрытое каплями дождя. Мама стояла у раковины, отец еще немного побыл у окна, напряжённо вглядываясь в темноту за стеклом и сел за стол, читая какую-то бумагу. Внезапно тарелка, которую мама вытирала полотенцем, выскользнула у неё из рук и, упав на пол, разбилась. Она оперлась одной рукой на стол, тяжело дыша, пытаясь удержаться на ногах, но тут стала как- то медленно сползать на пол, хватаясь за тот же стол, повалив стопку посуды. Отец кинулся к ней, стараясь не дать упасть телу. Я увидел лицо мамы, с перекошенным и раскрытым ртом, в котором спазмом застыл беззвучный крик. Папа усадил её на кухонный стул, держа за плечи. Моя мама стала безумна от горя. Отец, немного отпустил её и одной рукой налив из графина воды в стакан дал маме выпить. Сделав несколько глотков, мама бросила стакан в висевший на стене телевизор, который давал изображение, каких- то мужчин в строгих костюмах, жмущих друг другу руки, на фоне нескольких флагов, в большой освещённой зале и, по-видимому, довольных друг другом. Экран, покрывшийся паутиной, потух.
Мама появилась на кухне вот как- то тихо, с покрытой платком головой. В поведении было явно видно смирение с постигшей участью. Над левой бровью виднелась небольшая рана с запёкшейся кровью, от чего глаз и бровь немного припухли, лицо так же перекошено и не делалось иным, поседевшие волосы на голове были в ужасном беспорядке, в трясущихся руках мама держала икону и зажженную свечу. Отец хотел было подойти к ней, но она жестом остановила его и он, развернувшись, вновь стал смотреть в окно, кажется опять прямо на меня. Но смотрел он больше мимо, куда- то в пустоту, а скорее всего отец просто не хотел поворачиваться и видеть то что происходит. Мама, тем временем, соорудила на столе что- то вроде иконостаса и, уйдя в комнату, через некоторое время вернулась с фотографией в рамке из дерева, встав на колени перед иконой и свечёй, не выпуская из рук снимка, стала, молча смотреть на лик. Молитв моя мама не знала. Она продолжала стоять на коленях равномерно покачиваясь из стороны в сторону, бессмысленно шевеля бескровными, белыми губами что- то невнятное, непонятное наверно даже ей самой, одной рукой продолжая сжимать фотографию, а другой, гладя по всей поверхности снимка. Тут мама, моя мама, отложила фотографию и, ступая по разбитой посуде одной босой ногой, а другой обутой в домашний тапочек, направилась к иконе со свечой. Подойдя поближе и медленно вытянув свои, как- то вмиг ссохшиеся руки со скрюченными пальцами, она взяла икону и со всей силы ударила её об стол. Вновь посыпались стёкла и куски оклада, остатки от иконы упали на пол, потом схватила свечу и, запрокинув голову и руку, со страшной силой опустилась на колени и буквально воткнула свечу как кинжал, в то, что когда–то было образом, иконой. Отец не пошевелился и не обернулся, продолжая смотреть на улицу. Там за окном шёл дождь, опять дождь, как тогда, когда я уехал из дома, только это был другой дождь, чужой, мёртвый и был я там…, в нём.
- Где же ты…, мой сыночек? В какой стороне ты упал на землю подкошенный смертью и где нашёл покой? Кто оплакивает теперь тебя, кто руки сложит и закроет глаза тебе? Дай мне знак какой и я приду к тебе и буду рядом…, всегда рядом, согрею своим дыханием твои похолодевшие руки. Что теперь мне делать в этом мире без тебя, мальчик мой. Позови меня к себе и мы будем вместе, ты не бойся, я не подведу тебя и не стесню нисколько, только позволь мне приблизиться, Царь мой небесный!!! А может зря я всё это?…, зря хороню тебя, и лежишь ты в белой и светлой палате и на поправку скоро пойдёшь, а может, запамятовал кто ты и откуда? Ты дай знать только, и мы заберем тебя к себе в наш дом, где не будет тебе нужды ни в чём пока не закроются наши глаза. Пусть вернут тебя нам, хоть какого. Пусть вернут.
-Ну да, что же это я хороню тебя раньше времени, так и есть, конечно же, ты просто пропал, мне же сказали, среди мёртвых нет тебя, ты потерялся…, ну как в детстве..., в магазине….., маленький такой был совсем…., плакал потом, чужие люди привели тебя домой…. Неееет, ты живой, живой, мой мальчик!
- Отец, что же ты стоишь? Надо собираться и ехать искать нашего сына! Вызывай такси, потом на электричке надо наверно! Я вот только тапочек второй найду и можно отправляться, ну а дождь пройдёт, мы не сахарные, не растаем. Поедем же, давай поторопись, прошу тебя, он ждёт нас, по дороге купим его любимые пряники и вишнёвый сок, вдруг ужин там не понравился, ну не ест он эти каши, вот и воспитатель из садика мне вчера говорила, ну ни как …, прям вот беда с кашами. Да, вот еще что…., я соберу ему вещи….., там, на полочке лежат…., чистые…, я погладила недавно. Как знала что пригодятся. И дождевичёк не забыть бы надо, вырос он из него, правда, рукава немного коротки стали, но что делать, там на улице дождь, я обязательно куплю новый, с Человеком - пауком, как он просил. Что же ты стоишь? Я прошу тебя! Помоги же мне!
Она, эта убитая горем женщина, моя мама…, она металась по кухне, для чего-то собирая предметы, попадающиеся ей под руки и тут же роняя их на пол, а осколки стекла безжалостно ранили ей в кровь босую ногу, которая была без тапочка. А отец всё так же смотрел в мокрое от дождя окно, только вот сложив ладони в круг, пытаясь разглядеть нечто там, по ту сторону, как будто чувствуя моё присутствие совсем рядом, щуря близорукие глаза. Он пытался заглянуть в мой мир. Так мы и стояли, друг против друга, разделённые миллиметрами оконного стекла и каплями дождя, который кажется, будет идти вечно. И уже не даст проникнуть в этот дом солнечному свету, пению птиц, снежной и фееричной зиме, цветущим краскам будущей весны и простому человеческому счастью. Это шёл дождь, дождь из слёз безжалостно скрывая картинку отъезжавшего от военкомата автобуса. Где-то очень далеко, но достаточно отчётливо раздался протяжный собачий вой, потом ещё и ещё не переставая. Жуткая реальность, неужели Тау или это его вой наконец-то вырвался из пасти, чего не произошло тогда, на разведке. Вой раненого зверя, от некой безысходности и бессилия.
Фляжки не было рядом, она исчезла. Я умер весь, без остатка!
III.2. Desine sperare qui hic intras!
Мама, как же холодно мне….., но еще более плохо от одиночества, ты забери меня отсюда, забери к себе…, в наш дом, мы так были там счастливы все вместе, тогда, в детстве и я обещаю что больше не дам повода для слез горя, я обещаю не сбегать на сомнительные вечеринки и взявшись серьезно и со всем рвением за институтскую программу, достойно закончить ВУЗ, который Вы с отцом выбрали мне, я стану лучшим среди лучших. Я буду ждать тебя на остановке после твоей работы и ни сколько не стыдясь, буду нести тяжелые пакеты домой. Я обещаю не отключать свой телефон, когда ты, пытаясь дозвониться ко мне, получая в ответ стандартное сообщение о недоступности абонента. Я верну деньги, которые стащил на клубную вечеринку, когда ты, так неосмотрительно, оставила их на телефонной тумбе, в прихожей. Я обещаю тебе, что после вечера по случаю окончания школы, я сразу же вернусь домой, и тебе не придется ждать меня до утра, как это было когда-то. Я обещаю, что пустующее место на доске «Ими гордится школа», будет занята моей фотографией, я не стану есть снег после продлёнки и сразу, минуя горку и ларек, где продают «стрелялки», буду спешить домой, к школьному домашнему заданию, я больше не буду терять варежки, пеналы, тетрадки, забывать дневники и подделывать оценки. Я обещаю прилежно и с усердием учиться завязывать шнурки и пользоваться исключительно платком вытирая нос, а на утреннике в детском саду быть самым лучшим зайчиком, рассказавшим самое большое новогоднее стихотворение. Ты прости меня за разбитую посуду, за разрисованные обои, рассыпанную крупу, ты прости меня за боль, которую принёс тебе, когда появился на свет. Прости, что не извинился за слезы, которые выступили на глазах, когда ты первый раз увидела меня. Ты прости меня, что не давал тебе спать, когда ты носила меня под сердцем, прости что не улыбнулся тебе на своей первой фотографии сделанной на УЗИ. Я обещаю тебе, что на первых рисунках моих детей будет солнце и ты, и наш дом. Что они, не в пример мне, будут с удовольствием проводить с вами время на каникулах и звонить по любому поводу. И моя жена будет ласково называть тебя «Наша мамочка», а я буду гордиться вами, когда вы будете вместе хлопотать над домашним пирогом. Только вот, кажется что детей у меня уже не будет…, и ничего не будет уже…. И меня не будет……. И нет меня уже с вами……
……….как же мне холодно……
Ты только забери меня к себе……, услышь меня…, мама…..!!!! Я не доставлю тебе более хлопот…, я только согреюсь и посплю немного, а ты посиди со мной рядом… МАМА………..!!!!
***
Моё сознание вернуло меня в полуразрушенное здание автостанции в Илловайске, в тот день и час где еще не рассеялся дым после взрыва, от которого совсем недавно погиб мой товарищ, пыль кружила в воздухе, стонали, потревоженные перекрытия и лестницы старого здания. Но только в один миг стало тихо там, снаружи и ни кто не стреляет. Я лежал на животе, на полу, среди битого кирпича и вот музыка…, очень странно…, только откуда она вдруг, здесь?…., постоянно звучал один и тот же фрагмент старой мелодии от того, что наверно царапина на виниловом поле пластинки не даёт двигаться дальше игле звукоснимателя.
На пороге выхода из здания, на том месте, где остался сержант, стоял маленький мальчик. Игла проигрывателя, преодолев препятствие, позволила мелодии звучать дальше. Господи, да откуда он тут взялся, совсем один, как же можно вот так оставить без присмотра в таком месте мальчишку?
Я узнал его, ну как же…, конечно же, я узнал…, этим мальчиком был я сам, с тех фотографий, особенно та, на которой был изображён я и большой улыбающийся дельфин, только очень давно это было. Мне даже показалось, что от воображаемых слёз ожил мёртвый высохший глаз. Я ждал, что он мог исчезнуть в любой момент или уйти. Мне так не хотелось что бы он уходил, но вот рука его переместилась мне на лоб и следуя вниз лица, с большой осторожностью, как будто боясь потревожить, закрыла мне единственный целый глаз. Спасибо тебе. Спасибо.
***
III.3.CURAELEVESLOQUUNTUR, INGENTESSTUPENT.
Музыка кончилась, и лишь в наступившей тишине этого мира был слышен звук проходящих где-то далеко поездов, мимо пригородной железнодорожной станции. Была ночь, дождь беспощадно хлестал холодными струями. Опять дождь. Кажется, что он идёт не переставая, на всей Земле. А на скамейке безлюдного перрона, под редкими фонарями освещения сидели два человека, мужчина и женщина, провожающие взглядом проходившие мимо железнодорожные составы. Такси, которое привезло на вокзал этих людей, уже несколько часов как скрылось в неприветливой темноте. Рядом, на мокрой скамье лежал бумажный пакет с рассыпанными пряниками, совсем размокшими от дождя, превратившимися в бесформенную липкую массу, и небольшая сумка с вещами. Из сумки, незакрытой до конца замком, выпал детский сандалик для ребёнка лет пяти. Женщина с растрепавшимися, совсем седыми волосами, с заплывшим глазом, с рваной раной на брови, в домашних тапочках и лёгком плаще, что-то говорила про себя, беззвучно шевеля губами и жестикулируя руками, лишь вырывались обрывки фраз, а то и вовсе просто буквы, не выражая ни какого смысла. Иногда она, вдруг открыв сумку, бралась перебирать детские вещи. И вот тогда шорты, майка, рубашка и даже маленький чепчик для новорожденных с прицепленной биркой из клеёнки, падали на скамейку, а то и вовсе на грязный и мокрый асфальт станции беспощадно намокая. Женщина поднимала и опять укладывала всё в сумку, махая руками и бормоча себе под нос какие- то предложения, очевидно ругая себя за нерасторопность. Детские вещи были в страшных красных пятнах от вишнёвого сока, очень похожих на кровь, который вытек из картонной коробки. Она брала их в руки и прижимала к лицу, жадно вдыхая их запах, при этом задерживая дыхание. Страшной и неотвратимой аналогией были для этих людей бурые пятна.
Мужчина, одетый в куртку, спутник этой женщины, безучастно сидел рядом, не обращая внимания на дождь, который обрушивался на непокрытую голову, сбегая холодными ручейками по лицу и, собираясь одной большой каплей, падал с носа. В руках он держал очки с мутными линзами и когда мимо проходил очередной состав одевал их, вставая вглядывался в окна пассажирских вагонов, а после снова садился на мокрую скамью, сняв очки погружался в свои мысли. По всему видно, что ехать им было некуда. Цель их путешествия прервалась именно тут, став бесполезной.
Очень даже возможно, что это были бездомные, живущие тем, что просят на улицах деньги или копаются в мусорных баках. Окружающие обычно стараются дистанцироваться от таких людей. Но даже если и так, то очень веская причина должна была выгнать их на улицу, в такое время и такую погоду даже из самого худого жилища, ведь они даже не пытались укрыться от дождя. Да и стоит ли обращать на них внимание, мало ли на свете людей добровольно или по принуждению выбирают для себя подобные перроны, меняя их на тёплую кровать с мягким светом ночника. И случись так, что какой-нибудь человек предложит им свой дом, будут ли они счастливы тогда? Может, поблагодарят согревшись, за кров и горячий чай, а то и просто обворуют незадачливого сердобольца или того хуже, убьют его, забрав деньги, и опять уйдут в свой мир. Что же гонит их в такое социальное неравенство, или причина в другом, и не бездомные они вовсе? Может безмерное горе и есть причина немоты, неспособности кричать, некая бесполезность донести миру свою печаль. Только этому миру печаль не нужна, ну разве что та, которая может принести денег.
Наступило осеннее утро, дождь несколько успокоился. Вышедший дворник, зашумев, было своей метлой, увидел сидевших и решительно направился к ним. Лицо его излучало должность, ответственность за вверенный ему объект на котором всё должно быть в идеальном порядке, в строгом подчинение, согласно инструкции. И вот теперь эти двое, вторгшиеся на его территорию не производили впечатления законопослушных граждан, а значит должны получить должный отпор, но прежде надо разобраться.
Женщина кажется спала, иногда вздрагивая плечами, уронив голову в капюшоне на сумку с вещами и обвив её руками. Мужчина, сидел, уставившись в какую-то одну точку и вовсе не обращал внимания на дворника. Вид у этих двоих был жалкий, какая-то растерянность и безысходность буквально кружила над ними, да еще этот прошедший дождь немало постарался что бы довершить унылую картину.
- Как есть бродяги, не иначе,- решил дворник, - Эта чего вы тут сидите? Что с ней, кто это?- спросил он, обратившись к мужчине и показывая метлой на женщину. Его вопрос вывел мужчину из некоего ступора, который очнувшись поспешно надел очки и встал перед дворником:
- Понимаете, это моя жена, пожалуйста, вызовите «Скорую», ей нужна помощь, я сам было хотел, но она не разрешала да и телефон у меня дома остался, у нас ведь дом, то есть квартира в городе. Вокзал закрыт, а оставлять её одну никак нельзя. Дело в том, что погиб наш сын, там в зоне и она тронулась умом,- сообщил тихим голосом мужчина выбивая от холода зубами дробь.
- Ну да, ну да,- пробормотал дворник и быстро ушёл в здание вокзала.
- Надо бы их в помещение завести что ли, да наследят там, однако. Насквозь промокли, хоть отжимай, смотреть жалко, эка незадача- то. Ладно, доложу дежурной, пусть она думает,- так рассуждал дворник, направляясь в вокзал.
Он вскоре вернулся, только не с доктором, а с милиционером и женщиной - дежурной по вокзалу.
-Вот, господин лейтенант, сами полюбуйтесь, сидят тут народ пугают. Я порядок знаю, у меня племянник в органах служит и вот там значит, был один такой случай…
- Да погоди ты со случаем своим,- прервал милиционер дворника.
- Вы кто, есть у вас документы?
Мужчина вновь поднялся со своего места, нацепил очки с грязными линзами, достал из внутреннего кармана куртки паспорт и ответил:
- Я уже объяснил товарищу. Вот мой паспорт, эта женщина моя супруга, у нас сын в зоне пропал, ну там, на войне, я думаю что он погиб, ему девятнадцать лет. Помогите нам.
- А что в сумке? Это ваш сандалик, а детская рубашка, это кровь?- поинтересовался милиционер, брезгливо, двумя пальцами подняв с асфальта грязную детскую рубашку.
- Господин лейтенант, моя жена собралась искать нашего сына, я не смог удержать её и вынужден был сопровождать, а это она приготовила ему его детские вещи, мы хранили их на память, это не кровь, это сок, вишнёвый сок, он разлился в сумке и вот... Понимаете, господин офицер, ей нужна помощь, она не в себе, и я не знаю что мне делать. Вчера представители из комиссариата принесли повестку о том, что наш сын пропал без вести в Илловайске…
Проходивший мимо станции поезд заглушил слова мужчины, который кажется, не обращая внимание на шум, продолжал объяснять милиционеру жестикулируя руками, что и как произошло. И почему они оказались на вокзале, указывая на сидевшую женщину, роясь в карманах, доставая какие-то намокшие бумаги и снова убирая их в карман, снимая и надевая свои очки. Он смотрел на этого мокрого и жалкого человека, который каким-то образом поселил в его душе щемящую тоску, просто сочувствие к этим людям, так похожих сейчас на обитателей теплотрасс и городских свалок, но понимая, что безмерная пропасть отделяет этих несчастных от обыкновенных бродяг. Грохот товарного состава избавил милиционера постичь всю трагедию этих людей.
- Вызовите «Скорую»,- обратился милиционер к дежурной и та, кивнув головой, в мгновение ока умчалась в здание вокзала.
- А мне что делать, может задание какое будет?- поинтересовался дворник и переходя на шёпот сообщил,- У нас тут пропало несколько решеток ограждения, на металлолом стащили, может этих «прессануть», такие стащат и глазом не моргнут. И люк с колодца недавно укатили, мне вот родственник из органов….
- Послушай, исчезни отсюда, пока я сам не подрисовал тебе эти решётки. Я смотрю, ты к тяжёлым металлическим предметам совсем не равнодушен. Сейчас в отдел поедем с тобой, там ты мне всё расскажешь и подметёшь за одно,- угрожающе зашипел офицер, от чего дворник аж присел на скамейку, прямо на детский сандалий и быстро подскочил от неожиданного препятствия помешавшего расположиться на скамье,- Идите, занимайтесь своим делом, пока.
- Тогда я ворота открою, что бы «Скорая» прям сюда подъехала,- сказал дворник, сообразив, что удалиться было бы ему сейчас в самый раз.
Офицер наклонился к женщине и осторожно взял её руку за запястье проверить пульс:
- Помогите мне,- обратился он к мужчине и вместе они осторожно подняли женщину посадив её прямо.
- Что у неё с лицом, надеюсь это не вы её били?
- Нет, ну что вы, как же можно…, я люблю её. Мы всю жизнь вместе. Когда принесли повестку…
- Ну да, ну да, я помню, вы рассказывали,- перебил милиционер, догадываясь, о чём шла речь и чего он не услышал из - за поезда. Извините.
Перед ними сидела старуха, половина лица, та на которой окончательно заплыл глаз, была парализована, перекошенный рот произносил что-то невнятное, похожее на слово «Жив» или «Живой». Кажется что она уже не сопротивлялась ни кому и ни чему. Внезапный припадок овладел её телом и оставшимся сознанием. «Аааа…!»,- вырвалось изо рта вместе со струйкой слюны, она стала махать руками, как будто цепляясь за воздух, раскачиваясь из стороны в сторону пока не увидела маленький детский сандалик, лежавший на скамейке, который привлёк всё её внимание. Офицер, быстро сообразив, взяв в руки обувь, осторожно подал ей, и она в один момент сразу успокоилась, на лице появилось подобие страшной улыбки. Трясущимися руками она приняла сандалик и прижала его к своим губам, единственный глаз её закрылся, и по щеке побежала слеза. Мужчина, протянув руку, осторожно погладил её по седым волосам, пытаясь прибрать растрепавшиеся пряди, а после опустился перед своей женой на землю, уткнувшись лицом в её колени. Но она не обратила на него абсолютно никакого внимания. Детский сандалик, вот что в этот момент было ей ближе и роднее всего. Мир, со своей суетой перестал интересовать эту женщину, да уже и не женщину, скорее древнюю старуху, окончательно выжившую из ума.
Через открытые небольшие металлические ворота, прямо на перрон въехала машина «Скорой помощи», впереди неё бежал дворник, махая руками показывая место, куда надо было подъехать.
Вот он вполне закономерный итог амбиций. «Дом скорби» для матери, потерявшей сына и мужа, пока без надежды на возвращение. А отец? Он вернётся в опустевший дом, ставший для него необитаемым островом, не зажигая света, который бы выхватил из утренних сумерек немых свидетелей прошлой и кажется счастливой жизни. Только лучи солнца, пробившись сквозь шторы, явят безжалостную картину одиночества сидевшему в кресле мужчине, в грязном и мокром плаще, держащем в одной руке свои очки, а в другой листок бумаги с расплывшимися от дождя буквами. Или встав у окна, он будет с некой надеждой всматриваться в идущих по улице людей, пытаясь угадать в знакомой походке свою жену, идущую от автобусной остановки, которая вскоре зайдёт в дом, наполнив его суетой домашнего уюта и вкусными запахами кухни, скоро придёт сын и они будут ужинать. Как это всё казалось незыблемым. Очевидно так должно быть, но уже не будет, кто-то большой и сильный вмешался в их мир, как некий зверь, по своей природе разоряет семейные гнёзда, вторгаясь или меняя естественный ход событий. И от полного бессилия, от невозможности противостоять постигшей участи, он ляжет на диван, не снимая плаща, отвернувшись к стене, оставив на журнальном столике всё тот же листок бумаги из военкомата и свои очки с мутными стёклами. Никто больше не придёт. Дверь можно закрыть на все замки.
***
Спросите меня, как я умер? Как я погиб молодым, пропустив настоящий предсвадебный мальчишник, не испытав радости взять на руки свою невесту, а после увидеть своих детей, гулять с ними во дворе, вести их в садик, а потом в школу. Спросите меня что я чувствовал когда грохотом рвалось орудие отправляя снаряд в моё детство, там в Илловайске, а что значит заклинивший затвор автомата, а как выглядит человек, у которого рядом с сердцем рвётся граната и как болит плечо и спина, когда получаешь удар мечом от римского солдата. Вы спросите меня о том, что я испытал, прикоснувшись к коленке девушки, там, на последнем ряду в кинотеатре. А эти весёлые дурацкие фотографии после вечеринки по поводу получения диплома…. А меня нет на них и быть уже не может. Это уже не моя жизнь. Свою жизнь я прожил за девятнадцать лет и один день там в Илловайске.
А вы спросите меня, был ли я тогда счастлив?….., и я отвечу, что тогда это была просто моя жизнь с перспективным продолжением дожить до старости. А счастье было бы…., наверно было…, обязательно было… его не могло не быть…, если бы не было тогда войны.
Я - украинский солдат, рядовой Национальной Гвардии Украины 2- й Бригады, Отдельного батальона боевого обеспечения, 3- й роты 2- го взвода. Слава Украине! Твой сын.
***
ЧАСТЬ IV.
IV.1. POSTTENEBRASLUX.
«Пойдем со мной»…,- это предложение прозвучало, откуда- то из-за спины. Я поднял голову, как будто очнувшись от некоего забытья, светило солнце, вокруг были горы. Камни и песок покрывали землю, синее небо куполом накрывало местность совершенно мне не знакомую. Умиротворённый пейзаж виделся повсюду. Такое красивое сочетание всего белого на земле и синего в небе. Исчезли куда- то те здания, где помнил себя в последний раз, и я стоял посреди этого незнакомого мне пространства совершенно пустынного и тихого. Ветер едва касался лица и рук, и абсолютно не поднимал ни какой пыли. Было неестественно тихо, не пели птицы, не шумела река, не было тех звуков которые окружают человека оставившего шумный город, полнейшее безмолвие вокруг. Вдалеке, на высоком холме виднелось черное засохшее дерево с искривлёнными ветками, одно единственное растение в обозреваемом пространстве как будто несшее на себе печать чего-то печального, какой-то неотвратимой трагедии.
Человек, который обратился ко мне, сидел на небольшом камне, позади меня и перешнуровывал сандалий - калигу. Обернувшись, я смотрел на него как заворожённый:
- Это всё не со мной, этого не может быть, да это всё мне кажется, потому что очевидно был довольно крепкий «косячок» и явный перебор с дозой.
От удивления мышцы на глазу с прилипшим веком дёрнулись и глаз открылся. Я увидел…, увидел раненым или уже мёртвым глазом. Увидел перед собой римского солдата, в коротких, до икр ног штанах, в чем- то похожем на бронежилет из кожи, в красной тунике, который, как ни в чем не бывало, перешнуровав одну калигу, принялся за другую. Вернее сказать снял её и, освободив ногу, принялся шевелить пальцами, разминая стопу ноги при этом, оглядываясь то по сторонам, то щурясь, прикрывая глаза, когда поднимал голову, смотря на солнце. А после, снова обращаясь к своему занятию, и совсем кажется, не спешил обуться. На брошенном черно- красном плаще лежала фляжка в кожаном чехле, очень похожая на ту, которая была у Клима, а потом и у меня всё последнее время. Какого- либо оружия, какое я видел в фильмах о гладиаторах, при нём не было.
-Мой Бог, так это же был тот солдат…, римлянин…, который ударил меня мечом…, это он…, там…, в Илловайске…!!!! Это он.
Только вот лицо было совершенно другое, такое светлое и какое-то благообразное, внушающее расположение, лицо человека, которому можно было довериться полностью. Посидев немного наслаждаясь окружающим миром, римлянин хлопнул себя по коленям руками, глубоко вздохнул и обратился ко мне:
-И что, глаз твой более не страдает…? Понимаю тебя…, потому сам был болен и довольно долго…, Но излечился вскоре.… Да уж,- на распев произнёс он,- То, что ты увидишь, будет удивительно для тебя, но уже неважно, как и чем ты будешь воспринимать окружающий тебя новый мир. Есть ли какая тайна у тебя? Хотя знай, если есть, здесь она теряет свой смысл. Даже не пытайся её скрыть.
- Я в мыслях желал смерти,- ответил я, абсолютно не узнав свой собственный голос.
- Желал смерти невиновному, не себе равному, который не дал повода усомниться в своём соболезновании и искреннем сочувствии, безусловной преданности, так? Прекрасный пёс,- произнёс римлянин, показывая, что очень даже знает, о ком я говорил.
- Да, господин,- неожиданно для себя ответил я, упомянув слово «господин».
Римлянин же принял это обращение как само собой разумеющееся. Он поднял с земли снятую калигу, покрутил её, внимательно осматривая подошву, подёргал за ремешки, проверив их прочность, после чего снова положил обувь на землю, опять глубоко вздохнул и заговорил:
-Дааа…, странные мы люди при жизни, берем на себя смелость выбирать себе богов, а то и вовсе отвергаем их. Сами решаем, кто из нас мученик, а кто в грехе, истязаем себя молитвами, плётками, всевозможными войнами и присягами… Ну а кто не убивал из нас…? Даже в мыслях, и в мыслях и в реальности, стоял над поверженным соперником, взирая на него как судья, как Бог и ты решаешь, жить ему или нет, и за тебя решают его участь, а равно и твою участь, всё зависит от положения пальца сложенной в кулак кисти. Вниз или вверх, да или нет. Как сладок миг победы, не правда ли? И вот ты уже в терме и прекрасные женщины растирают твоё тело маслами, подносят тебе козий сыр, разум твой в тумане. Ты герой…, ты почти Бог, а гладиус на портупее, со следами крови, так и покоится в ножнах рядом со скутумом, и на столе заветный кожаный мешочек значительного веса и размера, скрывающий приятное глазу сияние золотых монет. И это предел мечтаний, потому что именно ты угадал с Богом, ты сделал правильный выбор и Он не оставил тебя. Ведь это сейчас Его руки, посредством обнажённых красавиц, тешат и ласкают твоё тело, а симпатичные мальчики подливают тебе напитки. И уже сам Он посетил тебя, тоже решив погреть свои члены в горячей воде, среди плавающих лепестков роз, звуков музыки, устав от праведных трудов. И вот ты и Он, вы вместе. Солдат и Бог. Не правда ли, как приятно? А что же после…? А после, тёмная улица, рваная туника и ты в луже с разбитым лицом и нет уже рядом прекрасных женщин и добрых друзей с горящими от любви глазами, равно как и нет золота.
-Donecerisfeli
