*решила восстановить со старого сайта
Последнее время, все чаще можно услышать высказывания о восстановлении СССР, возврата в СССР. Другие парируют это тоской по молодости и рассказывают непонятные страшилки и непосильный гнет, не конкретизируя период и обобщая. И те, и другие в чем-то правы, в чем-то нет. Но я не узнаю свою жизнь в их рассказах.
Я не историк, имеющий доступ к первоисточникам. Но и большинство людей, особенно категоричных в своих высказываниях, производят впечатление «знатоков» истории по бульварным статьям… Все решили, что Иван был Грозным, Петр Великим, Сталин ужасным и т.д. А спроси почему и услышите эхо шаблонных телепередач, максимум шаблоны и клише из прочитанных книг и учебников, не самый плохой вариант.
Поэтому не хочу говорить об истории, приводить факты. Просто моя история людей, живших со мной рядом, именно так как я их видела, помню, воспринимаю.
Часть первая. Старики.
Новогодние огни, грядет семнадцатый, я спускаюсь по лестнице главного входа ТЦ. И прохожу мимо то ли супружеской пары, то ли брата с сестрой в весьма почтенном возрасте. На ней старенькая, некогда очень неплохая каракулевая шубка, кокетливая шляпка. На нем вытертый «пирожок», со следами былой солидности и добротное, старое драповое пальто. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, на промозглом ветру и пели старые военные песни. Не в удовольствие, не артисты, за монетку к Новому году … у меня странно защемило сердце. Новогодние иллюминации не заслонили эту неприкрытую, безысходную нищету. Улетучилось настроение предновогодней суеты. Еще долго в ушах звенели эти голоса высокие, неумелые. Я даже радио выключила в машине, ехала в тишине, не торопясь.
По материнской линии мой дед директор школы, сидел по доносу, дальнейшая судьба неизвестна мне. Бабушка завуч этой же школы, умерла рано, прадед был расстрелян большевиками, был довольно высокопоставленным лицом. По отцовской линии тоже натерпелись в годы репрессий. Дед в итоге умер от инфаркта, когда отец был ребенком, прадед был офицером царской армии, это единственное что я знаю.
Помню, не принято было распространяться кто, почему, зачем и что было дальше. Я была ребенком, нельзя так нельзя, хотя и времена были уже брежневские… ни документов, ни каких – то подробностей жизни моих дедов не осталось у меня, кроме отрывочных, случайных воспоминаний родителей. Зато была жива моя бабушка по отцовской линии, прожившая тяжелую жизнь. И репрессии, и война не обошли стороной, но она была всегда удивительно собранной, аккуратной, обаятельной, с юмором и никогда не жаловалась, никогда. Ни на болячки, ни на погоду, ни на тяжелую жизнь, она всегда улыбалась.
Она вела удивительно беззаботную жизнь рядового пенсионера брежневской эпохи. Через день давала мне мелочь на мороженное и кино, дарила маме деньги на подарок по праздникам, а отцу нет. Считала, что мужчина сам уж себе сумеет подарок сделать. Негоже дамам дарить ему ничего кроме улыбки и внимания.
В погожий летний день Анна Владимировна брала мешочек с бочонками лото, затертые карточки и шла во двор дома, где уже ждали приятельницы на очередную игру. Походка была горделивой, она вообще не терпела, когда сутулятся. До самой старости сохранила красивую осанку.
Часто мне говаривала: «У женщины должны быть безупречными прическа и обувь, тогда остальное простится». Вот она всегда и была красиво причесана, опрятно одета, очень любила обувь качественную, кокетливую. Она не была бабулькой, даже когда была прикована к постели, сохранила вид эдакой дамы в летах. Необыкновенной красоты кружевной пеньюар, уложенные волосы, книга в руках. Рядом туалетный столик с белоснежной салфеткой. Такой я её запомнила.
Если было холодно на улице, по выходным собирались у нас, играли в лото или читали вслух. Но никогда не обсуждали прожитое, Анна Владимировна была в этом очень строга, пресекала попытки на корню.
У неё был сахарный диабет, но я не помню, чтобы она стояла в очереди ради рецепта на лекарства, с этим не было проблем. Нередко приезжала скорая. Раз в год она ездила по путевке в профилакторий по профильному заболеванию на двадцать один день. Не отказывала себе ни в мясе, ни в рыбе, разве только в продуктах противопоказанных по заболеванию. Не кланялась для получения инвалидности. Не была богачкой, но и не отстаивала никаких прав, их никто не нарушал. Жила скромно, понятно, в достатке.
Каждый день проходя мимо нашего магазина, я часто вижу двух пенсионеров у мусорного контейнера, роющихся в поисках продуктов. Иногда выходит работник магазина, окликает их и подкатывает тележку, в которой лежат хлеб, какие-то пакеты… Пожилая пара обрадовано складывает в затертые сумки списанные продукты. Я с ужасом представляю бабушку… И не могу, это было просто невозможно.
Даааа, Горбачев научил наших стариков быть несчастными, жалкими, петь на улицах под старые гармошки, рыться в помойках, продавать пучки зелени, бегая от полицейских. Нас всех научил смотреть на это без удивления и даже допускать мысль, что и любой из нас, в любой момент может оказаться постоянным посетителем мусорных контейнеров. Нас коробит, но никто из нас не скажет, что этого не может быть.
А моя бабушка сказала бы: «Не может быть…». Старики хотят не в СССР, они хотят жить, как моя бабушка. Но как мне кажется: «Этого уже не может быть…»
Часть вторая. Родители.
Брежневское время для моих родителей было периодом зрелости, самого активного периода их жизни. Они были рядовыми сотрудниками, не стремились к должностям и излишествам. Презирали мещанскую тягу к вещизму, как они тогда это называли. Но это не значит, что серенько одевались, нет. Мой отец слыл элегантным стилягой, до самой старости сохранил некоторый лоск. Хотя не гонялся за редкими брендовыми вещами, но всегда выглядел с иголочки. Мама была очень стильной женщиной, да даже бабушка одевалась с лоском и вкусом.
Квартира была просторной, как специалисты получили её без особых проблем, квартира лучше, чем многие покупают сейчас в ипотеку на 20 лет по совершенно безумной цене, получающейся в итоге.
Все необходимое было, по выходным и по праздникам собирались друзья. Пели под гитару, читали вслух чьи-то рукописи или книги в мягкой обложке, которые потом прятали за стеллаж с книгами.
Хотя мне кажется они прятали или от детей, или по старой привычке. Они все же были детьми врагов народа в свое время. Страхи, пережитые в 39-м давали о себе знать.
Но они никогда это не обсуждали, никогда не обвиняли Сталина, им просто было не до этого. Донос на деда написал карьерист, который не брезговал ничем, лишь бы выслужиться. Дед оказался весьма подходящей кандидатурой по ряду признаков. Если вы сейчас перейдете дорогу самому паршивому чинуше, ваша жизнь превратится в ад. Ничего в принципе не поменялось.
Но у моих родителей была удивительная возможность быть гордыми и не опускаться ради денег, дорогих вещей до уровня, который им претит. Образование позволяло иметь интересную работу. Зависть не глодала. Они ездили отдыхать каждый год на море. На два месяца снимали дачу под Москвой и это не было проблемой.
Железный занавес? Не знаю, мы этого не чувствовали. Друг отца очень любил поездить по Европе, женился в Германии. Наверное, были какие-то бюрократические порядки, но никто рук по этому поводу не заламывал, со смехом над дураками чиновниками все это спокойно преодолевалось. Кстати в настоящее время моя знакомая вышла замуж в Европе. Она ходит регулярно на какую-то комиссию, где её спрашивают под одним ли одеялом они спят с мужем и в каком нижнем белье пришел её муж. Комиссия в любой момент может завалиться к ним домой проверить достоверность брака. Бюрократия брежневских времен меркнет на этом фоне. И ничего, терпит ради своих целей.
Мои родители как-то не стремились съездить за границу, лениво им было. Здесь они чувствовали себя в свое тарелке и не страдали по поводу поездок. Хотя наши знакомые много ездили, объехали весь мир. Все время привозили подарки небольшие. Я не чувствовала никакого дискомфорта в этом плане, который так любят обмусолить нынешние «страдавшие» от режима СССР.
Но главное, мои родители вообще не беспокоились, что их дети не смогут получить образование. У приятельницы моих родителей, дочь поварихи, матери одиночки поступила в медицинский, с успехом закончила. Собственным упорством и желанием.
Мальчик наших друзей заболел раком, чудовищное горе. И не пришлось собирать деньги всем миром. Он получал все, что могла предоставить медицина на тот день и поездка в немецкую клинику была не за счет родителей или собранных средств. Не просили никакой квоты… к сожалению уровень медицины не позволил спасти его. Но сделано было все, без условий, без оговорок… Максимум что все делали, это искали информацию о врачах, о клиниках, о возможностях, не более.
Мои родители никогда не могли подумать, что они и их дети могут оказаться без медицинской помощи. Они не могли себе представить, что не окажется денег на образование или занятие спортом их детям. Вопрос был только желания.
Кто хотел необыкновенных заработков, роскошной жизни могли идти либо в профессора, либо в шахтеры. Ткачиха на фабрике могла заработать 300-600 руб. Это позволяло жить на широкую ногу. И проблемы обеспечить семью не было ни у медсестры, ни у педагога, ни у слесаря… Не было у них проблемы выбрать профессию к которой имели склонность, желание. Они были очень уверенны во всем.
И это не было иллюзией и обманом, как многие сейчас рисуют. Брат моего отца, честолюбивый человек, большой талант, стал руководителем химзавода. Сын врага народа, из рядовой семьи, без протекций и связей. Огромное желание, трудолюбие, амбициозность прокладывали ему дорогу.
Эта уверенность в своих силах, в своей компетенции, оказалась беспомощной перед доктриной оценки тебя по денежному эквиваленту, который стал превалировать в горбачевское время. Доктрина доступности жизненно важных вещей в соответствие толщины кошелька, не укладывалась в систему координат моих родителей.
Они до сих пор не понимают квоту на лечение, деньги на операцию. Это непостижимо для них. Они не в состоянии понять, как отключают от электричества поселки, деревни, закрывают школы, потому что это не рентабельно, по денежным принципам. Им это непонятно, для них это чудовищный атавизм и деградация.
Они не в состоянии понять, что в XXI веке можно рассуждать о ненужности образования всем… Что в XXI веке могут брать деньги за образование и лечение. Их вселенная не принимает это. Эти ролики-попрошайки на лечение за гранью их понимания ценности жизни, здоровья.
Люди хотят не в СССР. Они хотят той уверенности, независимости и самодостаточности, которую имели мои родители в брежневское время. Они хотят той ценности жизни, здоровья, развития… Той системы координат где их возможности и возможности детей оценивались не толщиной кошелька, а призванием.
Часть третья. Заключительная. Мои воспоминания.
Вот я и добралась до себя. Глупо давать оценку опираясь на учебники и уж тем более на бульварные издания, кормящиеся темой Сталина по сей день. Даже если бы его не было, его бы придумали. Единственный все же достоверный факт, он был.
Мои ровесники говорят о расстрелах и репрессиях, да… Но я лично не видела документов, не рылась в архивах, не беру право судить об этом. Хотя в моей семье репрессирован дед по доносу. Но этот донос написал человек, которому мой дед мешал в реализации своих местечковых интересов. А человеку, давшему ход доносу, надо было выслужиться. Люди поживились за счет человека, имеющего «удачные» для этого анкетные данные. Но и сейчас, подсиживают, подставляют, так что ничего нового.
Хочу просто очистить свои воспоминания и взглянуть своей, только своей памятью. Зачем? Мои ровесники, кто-то старше, кто-то младше так категоричны, так легко во всеуслышание сыпят обвинениями, оценками… Я удивлена. Причем они крайне агрессивны, когда задаешь им вопрос или не дай бог выскажешь свой взгляд.
Мои родители, пострадавшие от сталинского времени не так категоричны, они осуждают, но и как – то объективно смотрят на вещи. Без слепого: «Ату его, ату!». А уж брежневское было для них золотым и беззаботным.
Для меня тоже было беззаботным и спокойным. В день смерти Брежнева я, лежа на диване, читала Джерома К. Джерома и хохотала без удержу. Когда зашел отец и сказал, что умер Брежнев, я думала он шутит и просто не хочет больше слышать мой смех, но оказалось правда. Хотя я ничего об этом не думала, родители обсуждали, а мы были детьми и побежали на улицу.
В школе взрослые тоже были довольно озабочены, но для нас ничего не менялось. Потом была чехарда генсеков, которая вообще не волновала детский мозг. Наконец утвердился Горбачев и помню чуть ли не сразу сухой закон. И с чего-то своим детским умишком решила и так беззаботно заявила: «Ну всё, попали…». Родители переглянулись и спросили, что именно я имею ввиду, но я объяснить не смогла, да и не знала, что именно я имела ввиду.
Первый страх пришел позже. Страх я испытала, когда узнала о самоубийстве профессора Павла Голодрига. Уничтожение многолетних трудов, элитных сортов винограда и человек не смог так жить. Для меня это встало в один ряд с кострами из книг, с репрессиями. Во мне проснулся первый страх перед властью, я ощутила себя очень беспомощной. Мои мечты, мои стремления… Я долго плакала. Так странно, мне совершенно не было дела до этих вин, сортов… Я ничего в этом не понимала, я не понимала никаких политических раскладов, каталась на велосипеде, играла в войнушку и на тебе, рыдала по погибшему профессору, о котором первый раз слышала.
Потом быстро забылось. Мы взрослели, учились, даже ГКЧП прошел мимо меня, я ничего об этом не могу сказать, никаких острых воспоминаний. Да, все гудели, что-то обсуждали, но я строила свои планы и в них не было места этим обсуждениям и переживаниям. Ребенок умеет быть счастливым при любых обстоятельствах, это взрослые учат его страдать и уметь быть несчастным.
Но, хочу ли я в СССР. Не знаю. Что под этим лозунгом. Ведь каждый видит свое. Но я завидую обеспеченности на брежневский период моих родителей, их уверенности. Они даже не могли бы предположить, что семья с ребенком инвалидом будет выселяться в никуда. Что можно остаться без работы, что могут не выплатить зарплату шахтерам… Вот что подкупает. Да, я хочу, чтобы платили зарплату, чтобы работали заводы и фабрики, чтобы образование и медицина были бесплатными. И это нормально в 21 веке.
Все говорят маленькие, нищенские зарплаты у них были. Опять не знаю. У кого? У шахтеров? У врачей? У профессоров? Да вы что, до прихода Горбачева жили они достойно.
Очередь, вот ещё один шаблон, который не упоминает только немой, глухой, слепой. Очередь на моих глазах трансформировалась. В брежневское время очередь была за сервелатом, шпротами, икрой, румынскими кроссовками, швейцарскими сапогами, итальянскими лодочками, косметикой Dior…. Очередь была веселой, незлобивой.
Кстати помните сцену из фильма «Мимино»? Он заваливается от имени тети и просит помочь. Хотя никто так и не понял, что за тетя и вообще может перепутал адрес, и что за тип, и кто такой, помогли… Даже никто не заморочился, вот такое спокойствие и уверенность мы потеряли.
Для деревенских очередь, поездка за модными шмотками, была увеселительной прогулкой. Ну разве может нынешний селянин мотануться в Москву за продуктами и косметикой Dior.
Так смешно, я приходила к маме на работу и тут забегает с заговорщицким видом сотрудница, что-то шепчет своим подругам и их сдувает как ветром. Другие переглянувшись, смотрят из окна, в каком направлении удаляются подружки, и быстренько за ними. Остается человека три. Оказывается, ковры привезли. Мама спрашивает у приятельницы: «Так у тебя четвертый уже, зачем тебе?». Но та отвечает: «Восьмой, пригодится…Зато красивый.»
В горбачевское время, очередь сильно изменилась. Стояли за мясом, за колбасой, за гречкой, в общем за всем. Какие-то карточки, люди стояли злые, ругались иногда и до драки доходило.
Много позже хлынули товары европейские. Помню первый раз увидела удивительно розовую салями, которая пахла духами и сворачивалась в трубочку, сохла до хрупкого состояния, но не тухла никогда. На вкус была мылистая и соленая. Прилавки не особо заполнились, но на каждом углу завелись рынки, грязные, забитые до отвала тряпьем и техникой.
Но уже не все могли купить даже самое необходимое. Люди собирающие банки, роющиеся в помойках, стали обыденностью. Селяне перестали ездить в Москву за колбасой и духами, приезжали уже на заработки.
Хочу ли в СССР … да глупо это. Мне кажется людям просто необходимо осознание нужности. Мои родители постоянно слышали, нужны учителя, нужны рабочие, нужны инженеры, врачи, ученые… Все были нужны. И за этим словом «нужны» была определенная гарантия благополучия, достатка, уверенности в завтрашнем дне.
У нас этого нет, нам говорят: «Ты должен уметь себя подать, продать, отстоять...» Причем никакой гарантии что удачно «подав, продав и отстояв» сможешь обрести уверенность. И СССР тут не причём. Дух обворовывания утомил всех.
